The Jizn

Темноту девичей спальни наполняло мерное дыхание спящих воспитанниц. 8-летняя Саша повернулась на кровати и тут же скрючилась – живот болел так сильно, что заснуть было невозможно. Ей очень хотелось в туалет, но девочка боялась рассердить Викторию Викторовну. Ночной воспитательнице доставляло большое неудобство, если младшие школьники ходили в туалет по ночам: свет включить не могут, шастают по коридорам и мешают спать. Куда проще было оставлять в спальнях на ночь ведра, чтобы справляли туда малую нужду. Хотя если нужда случалась немалой, то мыть с утра эти ведра Виктории Викторовне доставляло еще большее неудобство. Потому она ввела правило: справлять большую нужду по ночам детям категорически запрещалось. Нарушение правила приводило Викторию Викторовну в ярость: «Если вам так приспичило, то все дела можно сделать до отбоя, – внушала она провинившимся. – А раз тогда не сильно хотелось – значит, и до утра можно было терпеть!»

Провинившихся наказывали жестоко. Но еще хуже было не дотерпеть. Перед глазами девочки всплывала картина, когда с утра их и мальчиков вывели из спален и поставили в коридоре в шеренгу. Затем Виктория Викторовна велела их однокласснику Паше встать перед ними. Оказалось, он не смог вытерпеть до утра, но и воспользоваться ведром мальчик не рискнул. Воспитательница велела ему снять штаны и сморщила нос: «Смотрите, что наделал этот поганец!» Дети жмурились от стыда за себя, за Пашу и зажимали носы. Но этого Виктории Викторовне оказалось мало. Она велела мальчику взять содержимое и… есть его на глазах у всех.

При этих воспоминаниях тошнота подкатила к горлу Саши: нет, лучше не спать всю ночь, чем повторить унижение Паши. Девочка подтянула коленки к подбородку, но это уже не помогало: живот с каждой минутой болел все сильнее, и зря Саша старалась уговорить его не бурчать. Но вот дверь в коридоре издала характерный скрип, который указывал на то, что воспитательница удалилась в свою комнату. Саша приподняла голову – все вокруг крепко спали. Терпеть не оставалось сил, и она соскользнула с кровати.

С утра воспитанниц разбудил громкий фальцет Виктории Викторовны:

– Кто это сделал?!

Сонные девчушки переглядывались между собой, вытягивая тоненькие шейки в сторону ведра, куда указывала воспитательница. Саша молчала. Но после угрозы о том, что все, кто спал в спальне, будут лишены пищи до тех пор, пока не найдется виновная, она призналась.

Для начала Виктория Викторовна отправила воспитанницу вынести ведро в туалет. А когда та вышла, разъяренная воспитательница вырвала у нее ведро из рук и, надев его девочке на голову, принялась колотить по нему кулаками. Растерянная, испуганная Саша стояла под дурно пахнущим куполом, капли стекали ей на руки, а металлическое ведро бесновалось на ее голове, ударяя стенками по лицу и плечам. Выпустив пар, Виктория Викторовна наконец сняла ведро с ее головы и пинками затолкала в бытовку, где закрыла на замок.

С тех пор прошло почти полтора десятка лет. Александра Кухаренко уже шесть лет как выпустилась из интерната на юге страны. Сегодня эта светлая, лучезарная девушка живет нормальной жизнью: у нее своя прекрасная семья, а сама Саша помогает таким же сиротам, как и она. Но тот ужас с ведром, после которого последовали томительные часы в темной бытовке без завтрака и обеда, до сих пор вспоминается девушкой как один из самых больших кошмаров в ее жизни. О том, что на самом деле творится во многих школах-интернатах, реабилитационных центрах и приютах, которые созданы якобы для заботы об обездоленных детях, «Репортеру» рассказали их выпускники и бывалые волонтеры.

– Интернат – это неприродная среда для развития ребенка, – считает Елена Розвадовская, которая несколько лет занимается проблемами детей и как работник государственной системы, и в последние годы как волонтер. – Эта среда была рождена советским режимом, потому что после войны большое количество детей ютилось на улицах. Для беспризорников были выстроены анклавы, куда детей загоняли сотнями, а иногда даже тысячами, чтобы достигать одной цели: растить коммунистов, которые с детства не знали иных ценностей, кроме коллективных. Те же устои продолжают процветать теперь в интернатах Украины. Это режимные объекты, где у ребенка нет права на личную жизнь, нет своего пространства, кроме тумбочки возле кровати, а психологический комфорт почти отсутствует.

Действительно, все развитие ребенка в таком заведении загнано в строгие рамки: учеба, игры, приемы пищи и сон – все строго расписано согласно тем порядкам, которые царят в заведении. Вне зависимости от возраста детей.

– А ты знала, что маленькие дети в домах ребенка по ночам сами качаются на кроватях? – спрашивает Елена. – Потому что у каждого малыша есть базовая физиологическая потребность – тактильный контакт с кем-то: им нужно, чтобы их кто-то укачивал и прижимал к себе или хотя бы чтобы к ним прикасались. Но там – казарма и не предусмотрено, чтобы дежурные санитарки устанавливали индивидуальный контакт с ребенком. И когда малыш попадает в детдом, то плачет, пока не выплачет все слезы, а потом вторую, третью ночь плачет… Затем дети прекращают плакать. И развивается синдром отторжения, потому что ребенок понимает: его оттолкнули. Впоследствии эти дети могут также отторгать своих детей, расти жестокими. Но могут и избавиться от этого синдрома, если попадут в семью, где их отогреют.

Семейные люди, которые выросли в обычной обстановке, часто удивляются: что плохого в режиме дня? Но в закрытых заведениях это понятие часто приобретает искаженные черты. Никита и Светлана (имена этих ребят изменены по их просьбе) вот уже больше месяца ездят из села, где расположен их интернат, в областной город в ПТУ, куда им удалось поступить. Их должны обеспечить койко-местом в общежитии, но пока этот процесс затягивается, дети остаются зависимыми от заведения, где проучились каждый свой срок.

– В интернате ты не можешь делать ничего из того, что хочешь, – тихо признается Светлана, – но обязан быть вместе со всеми, интересно тебе это или нет, устал ты или нет. Например, я приехала с учебы, укачалась в автобусе. А в интернате как раз прогулка по распорядку, и нас отправили гулять на солнце. Я стала проситься: «Можно мне отдохнуть? Мне плохо». Но воспитательница мне сказала: «Ты не имеешь права сейчас отдыхать. У нас по распорядку прогулка, и ты обязана быть со всеми детьми. Или ты думаешь, что я за тобой по всей территории бегать буду?» Она так на меня кричала, что я осталась и потом еле шла в корпус. И так там всегда.

Чтобы добраться в ПТУ вовремя, Никите и Свете нужно вставать в пять часов утра пять дней в неделю. А дальше у всех учащихся наступают выходные, но только не для этой пары.

– Теперь каждая суббота превратилась для нас со Светкой в сплошное дежурство – отрабатываем за то, что нас не было посреди недели, –возмущается Никита. – Хотя в будние дни мы там разве что ужинаем. Все равно – в субботу мы обязаны целый день накрывать столы для всего интерната и, после того как все поедят, убирать посуду со столов, заметать. Получается, что у нас остается всего лишь один выходной в неделю, но и то, ты живешь полностью по распорядку. Вот, на прошлой неделе нам сказали, что будем вместе со всеми убирать территорию. Там за каждым классом закреплены свои участки, которые дети и так каждый день убирают во время тех двух часов, которые выделены как свободное время. А в тот день покосили траву, и нужно было после этого все убрать. Я предложил: давайте я один в комнате сделаю полную уборку и тогда буду отдыхать? Но мне сказали: в комнате – само собой, а территория – само собой. И так мы пропахали в свой единственный выходной. Хуже всего в этом режиме то, что у тебя совсем не остается личного времени: ни пообщаться, ни почитать нельзя ничего, кроме уроков. Зато отбой – в девять вечера, как и для малышей, хотя мы уже не можем спать в такое время. Но у нас забирают мобилки и следят, чтобы мы не разговаривали между собой.

Тем не менее ребята радуются, что на них уже не распространяется коллективное выполнение уроков, которое в заведении превратили в психологическую экзекуцию:

– Всех старшеклассников сгоняют в столовку и заставляют делать уроки сразу после окончания занятий и до 12 ночи, с перерывом только на ужин. За какую-нибудь помарочку воспитатель делала вот так, – Света изображает движения руками в воздухе, будто рвет и комкает листы бумаги, при этом девочка искажает лицо, невольно копируя злобную гримасу воспитателя. – Она все заставляет переписывать заново. И так – пока не напишешь, как она хочет. Хотя ты так посидишь, и часам к девяти вечера уже ничего не соображаешь, тем более что на тебя давят и орут постоянно.

При этом 17-летний Денис, который пару лет назад убежал из интерната в одном из сел Киевской области, рассказал нам, что в их заведении как раз все наоборот:

– Да там всем пофигу, учишься ты или нет. Если ты не наезжаешь на воспиток, то тобой вообще интересоваться не будут. Правда, важно, чтоб ты тупо присутствовал на уроках, но даже никто не будет смотреть, пишешь ты что-то или нет. Потому по факту оттуда можно выйти полностью тупым и даже толком не уметь читать.

Елена Позднякова выпустилась шесть лет назад из заведения в другом уголке Украины, но ее рассказ иногда слово в слово повторяет сказанное Никитой и Светой. Каждый день построен по тому же шаблону, что и предыдущий, и не несет воспитанникам практически никакой радости. И даже те два часа, которые заложены в расписании как личное время учащихся, тоже используются для уборки участков.

– У нас были дворники, но они заведовали инвентарем и убирали дорожки, которые уже убрали дети, – возмущается Лена. – А помню, нас гоняли на черешню. Платили по 9-10 грн за те две недели, которые мы обязаны были отработать в начале каждого лета. Их хватало разве что на майонез с хлебом и «мивину» – любимое наше лакомство. Но не поехать было нельзя: директор с кем-то договаривался, чтобы нас туда гоняли как дешевую рабочую силу. Хорошо, хоть нас там кормили.

А вот возражений в заведениях несвободы ой как не любят. По словам волонтеров и воспитанников, элементы рукоприкладства там носят совершенно обыденный характер.

– Проявления насилия приходилось наблюдать постоянно, – подтверждает Лена Позднякова. – Даже по мелочи. Например, директор мог идти по коридору и за какую-то оплошность «щелкнуть» кого-то. Воспитатели били детей и унижали постоянно. Например, когда нам было лет по 12, воспитка за волосы тащила нашу одноклассницу через весь коридор к бытовке, а дотащив, на глазах у всех зашвырнула ее туда, чтоб та там сделала какую-то работу. А когда мы были помладше, воспитательница включала для всех мультики, а меня и еще одну девочку ставила спиной к телевизору и заставляла над головой держать подушки. Так мы могли стоять до получаса. Причем наказывала не за серьезные проступки, а фактически за свои же прихоти. Как-то она зашла в комнату и сказала срочно убрать в шкафу. Но у нас все вещи уже были сложены, мы же только то и делаем, что каждый день все складываем и убираем. Мы ей это показали, а воспитательница говорит: «Ну и что, у вас режим и сейчас время, когда вы обязаны трудиться». И сказала все разложить и сложить заново. Конечно, ты уже не делаешь это быстро и с желанием. Потому мы не успели, и она нас наказала.

Похожий случай припоминает и Саша Кухаренко:

– Меня и еще одну девочку поставили в спортзале на колени, заставили поднять длинную лавочку и держать ее на вытянутых руках над головами. При этом воспитательница еще и посадила на нее нашего одноклассника. Так мы стояли минут пятнадцать.

Это наказание Саша получила за то, что прожгла дыру на подоле школьной юбки. Многим мамам покажется нонсенсом уже сам факт, когда 8-летнего ребенка заставляют работать с раскаленным утюгом без присмотра взрослых. Но в таких заведениях все иначе.

– Я пришла в школу, когда мне было шесть лет, и с первого же дня мы сами убирали в комнате: заметали, мыли полы, застилали кровати, вытирали пыль, гладили и чистили себе одежду. Также у нас мальчики ездили к директору убирать территорию его личного дома, хотя этот факт я не видела, а лишь слышала от них. А еще у нас часто наказывали сладким или просто лишали еды: обеда или ужина, или того и другого.

Что страшнее для ребенка: провести несколько часов в темной бытовке или несколько дней в изолированной комнате с окном? Ответ на этот вопрос интернатовцы часто получают в реальном времени. По словам волонтеров, в некоторых заведениях в качестве наказания практикуют изоляцию воспитанников от остальных, то есть, по сути, их садят в карцер.

– В нашем интернате это медицинский изолятор, – подтверждает такие «опыты» Никита. – Это такая комнатка маленькая, где две кровати и тумбочки. Когда человек заболел, его туда помещают, чтоб он не заражал других. Но в любое другое время туда садят тех, кто не слушается. Например, если ты опоздал на урок на 5-15 минут, за курение, а также если огрызаешься с воспитателем. Там у тебя забирают телефон и все, чем можно заняться, чтобы было нескучно. В основном на несколько часов, на полдня. Но было и такое, что парень там полмесяца просидел один. Не знаю, как он выдержал. Да, его кормили и там есть небольшое окно в потолке. Но когда там сидишь, с тобой никто не общается, даже когда приносят поесть, то не говорят ни слова. Еще стены светло-коричневого цвета и белый потолок. Меня туда закрывали за то, что покурил. Даже несколько часов сидения мне на мозги давило. А если б меня на полмесяца закрыли, я бы, наверное, двинулся.

Сами воспитатели жестокие меры по отношению к воспитанникам часто объясняют тем, что дети порой встречаются настолько трудные, что у их наставников просто не выдерживают нервы. Справедливости ради, заметим, что воспитанники тоже могут отвечать силой на рукоприкладство. Однако на бунтарей в заведениях несвободы имеется управа похлеще, чем оплеухи. Недавно волонтеры общественной организации «Украина без сирот» сняли фильм «Интернаты глазами детей», где выпускники рассказывают о том, как подростков, посмевших восстать против ненавистного режима, отправляют «полечиться» в психлечебницу:

– Одного били, обіжали, він пожалівся, а мальчик за нього заступився. Каже: «Шо це ви не робите нічого?» Вона: «Ах, ти до мене так!» і каже: «Шо, ти проти вчителів?» Всьо, привезли, і вже мальчик не той, який був. Такий заколений, замучений, – рассказывает на камеру Ярослав Шпак, который хлебнул «милости» персонала в заведении сполна.

– Мне приходилось видеть, как детей с особыми потребностями, особенно с отставанием в умственном развитии, лечат в психбольницах, – негодует Елена Розвадовская. – И такой же метод может применяться, когда ребенок имеет собственную позицию, его считают трудным и уверены, что воспитанника можно утихомирить специальными препаратами. Хотя дети в таких изолированных пространствах могут проявлять неадекватное поведение по вполне оправданным причинам. Или вот еще был случай, когда нам приходилось из заведения для умственно отсталых вытягивать девочку, которая была абсолютно способна к учебе – просто ребенок был педагогически запущен взрослыми. И такие заведения для умственно отсталых детей очень часто наполнены совершенно здоровыми воспитанниками, которых берут специально, чтобы получить финансирование от государства. Потому что если где-то в селе живут алкаши, которым рассказывают, что в этом заведении их ребенок будет получать пятиразовое питание, то они не очень-то разбираются, какой там статус.

И главное, какой бы беспредел ни творился в интернате, пожаловаться на него там фактически некому. Директор всегда прикроет воспитателя, который издевается над ребенком, потому что это его опора.

– На насилие никто не обращает внимания, – пожимает плечами Лена Позднякова. – Мы знали, что жаловаться директору бесполезно, потому что там и дочка его работала, и сестра, и все вели себя так же. А даже если кто-то и жаловался, это ничего не меняло. На нас воспитатели смотрели свысока, как будто мы не люди. У нас никогда не было права выбора: привезли вещи, что тебе дали, то и носи. Часто эти вещи не подходили по размеру, но ты все равно был обязан это одевать. Также нельзя отказываться от еды. Я, например, до сих пор не могу есть пенку с молока и манку, но меня за это били ложкой по голове.

По словам волонтеров, особо пышным цветом расцветает избиение в тех интернатах, где содержатся тяжелобольные дети.

– Они не говорят, они ползают, плохо едят, и для того, чтобы ими заниматься, нужен серьезный запас любви к детям и терпения, – озвучивает общие тревоги волонтеров Розвадовская. –Увы, но тем сотрудникам, которые там работают, нужно, чтобы воспитанники скорее поели, надо, чтобы не стонали. Потому лучше его ударить, чтобы замолчал или послушался, – они же все равно никому ничего не расскажут. Ударил раз, ударил два – после этого будет все время молчать. Потому у нас интернаты закрытые, потому туда очень сложно попасть посторонним без предварительной договоренности. И это характерно для любой закрытой системы, ведь некуда даже выпустить пар – пространство ограничено. И дети круглосуточно находятся со своим обидчиком.

Хотя воспитанники разных полов старшей школы находятся не только в разных спальнях, но и на разных этажах, между ними нередко возникают сексуальные отношения.

– Нам повезло – в классе девочки были довольно скромные на счет отношений и к мальчикам никто не сбегал, – вспоминает Саша Кухаренко. – Конечно, было такое, что девочки уже начинали влюбляться, но до интимных отношений не доходило. Правда, когда мы учились в третьем классе, к нам перешла из другого заведения девочка-переросток, Зарина. Она уже была беременной, ходила с огромным животом. Но когда ей пришла пора рожать, ее снова куда-то перевели из нашего интерната. Я знаю, что ребенка она родила и его потом у нее забрали в детский дом в нашем городе. А куда делась сама Зарина – я не интересовалась.

Воспитанники «заведений несвободы» должны быть обеспечены своевременной медпомощью, но фактически на местах этот аспект также становится поводом для издевательств.

– У моей сестры возникли проблемы с яичниками, – продолжает Саша, – и она просила, чтобы ее отправили к гинекологу. Но директор сказал, что меньше нужно «е» – ну вы понимаете, он матом сказал, и к доктору сестру так и не отвели. Хотя она так простыла, что из-за воспаления у нее почти полгода не было месячных и сильно болел низ живота.

При этом, по словам волонтеров, если бы какая-то воспитанница-сирота действительно забеременела, то кроме как к директору с половыми проблемами идти ей не к кому. Новорожденный – это риск неприятной огласки, и, чтобы избежать ее, может быть принято решение послать девочку на аборт.

Когда смотришь фильм «Интернаты глазами детей», особенно не по себе становится, когда доходит до рассказов маленьких девочек:

– Васильич, он когда зимой работал, он меня заводил в их спальню. И сказал снять штаны, он свое среднее место в мое среднее место засовывал, –говорит 9-летняя Оля.

– Когда работал Павел Васильевич, то он меня звал в бытовку и заставлял снимать трусы, – вторит ей 9-летняя Катя. – И было такое, что я не хотела снимать трусы, то он на мне вешалку поломал. 

Увы, сексуальные издевательства со стороны персонала – не такая уж редкость.

– Например, один мальчик в Донецкой области мне рассказывал, как его домогались сотрудники интерната, – приводит ряд примеров Елена Розвадовская. – Сегодня этот ребенок уже вышел из заведения, он не может нормально адаптироваться к этому миру. В Запорожье мне рассказывали дети о том, что завхоз отбирал девочек с 7(!) лет. Заводил в свой кабинет по одной, у него даже график был разработан: кого, во сколько и в какой день заводить. Когда девочки были еще семилетними, он просто заставлял их снимать трусы и трогал интимные части тела. А тех, кто постарше, принуждал к сексуальным связям. Длилось это пару лет.

Был случай, когда дети жаловались директору на то, что их сексуально развращали. Они вышли на нас, мы стали заниматься этим вопросом, но оказалось, что этот интернат – подшефный областной милиции. И когда до руководства дошло, что в их подшефном интернате гуляет педофилия, скандал замяли. А дети для таких – это расходный материал, а не люди.

В стране не было прецедентов, чтобы воспитатель или директор интерната получил уголовное наказание за физические или сексуальные издевательства над воспитанником. Это свидетельствует только об одном: система защиты обездоленных детей у нас прогнила до основания. И ответ не заставляет себя ждать.

– Выходя из таких заведений, дети, которые привыкли к коллективной форме проживания, совершают преступления и идут в тюрьму, где для них все ясно и привычно, потому что там для них созданы аналогичные коллективные, режимные условия с понятной системой выживания и управления, – считает Розвадовская. – А то, что обижать других нельзя, никак не является аргументом для них, потому что их-то воспитали иначе.

Те, кто знаком с системой, видят спасение в том, чтобы за детьми, которые фактически лишены родительской опеки и которые почти не имеют шансов на усыновление, были закреплены наставники. Ведь они совершенно независимы от руководства интернатов и, регулярно посещая своих подопечных, смогут заметить нехорошие проявления и помогут поднять тревогу, помогут защитить детей. Но многие заведения, где дети действительно в этом нуждаются, всячески противятся попаданию туда наставников, оправдываясь, что если одних детей будут навещать, а других – нет, то права последних будут ущемлены. Притом их совсем не смущает, что все эти дети остаются без внимания в выходные и на каникулах, в то время как других воспитанников забирают и навещают родители или опекуны.

– Самое главное, чего не хватает нашим интернатам, – это того, чтобы там были просто добрые нормальные люди, которые умеют работать с детьми, –резюмирует Саша Кухаренко. – Такие к нам приходили не раз. Но все они довольно быстро уходили: нормальные люди там надолго не задерживаются. И тогда мы бежали за ними, плакали, даже в старших классах. Они потом нас навещали, приносили нам всякие вкусности, но факт остается фактом: детям в интернатах нужны люди, которые будут относиться к ним по-человечески.